В круге света

В КРУГЕ СВЕТА

- Что он там видит? - мальчик прищурился и попытался разглядеть далекую тень человека, как будто бы разговаривавшего с кустом. Багряные тени умиравшего солнца ползли по горе, отчего казалось, что куст объят гневным пламенем. 
- Я не знаю, - горбатый юноша присел рядом с ребенком, достал лепешку хлеба, разделил на три куска и принялся за скудный ужин. - Мы и не должны знать этого. Ни в чем нельзя им подсказывать! Слишком рано. Пока мы лишь стоим рядом, очень близко, на самом свету, но никогда не подталкиваем их вперед. 

Горбуна видели с Моисеем и позже: он безропотно шел в Египет, надеясь и не веря. Силы человеческие, казавшиеся временами столь мелкими и ничтожными, иногда потрясали сами основы мироздания. Поистине, люди были любимыми созданиями Всевышнего. 

Казни египетские и последовавший за ними Исход ошеломили горбуна. "Мы не ошиблись! - шептали помертвевшие от бесконечного песка и соли губы. - Это ОНИ!" 

Горбун не вынес 40 лет блужданий по пустыне. Его тело - рассохшаяся пергаментная кукла сгнила и рассеялась по ветру. Он и так сделал больше, чем любой из тех, кто стоял в свете. Горбун узрел будущее. Триумфальное возвращение с оружием в руках. "Исход, - каркал он в предсмертном бреду, предрекая бесконечно далекое будущее, и тот, кто стирал горячечный пот с его лба, не нуждался в словах. - Исход!" 

А мальчик, деливший с ними ту позднюю трапезу, пропал. Многим неведомо, что Моисею не дано было ступить на Землю Обетованную. Яхве строго карал за гордыню. Даже своих проводников. Моше узрел райский край с вершины горы, ноги его подкосились, и земной путь прервался. 

Не возьмусь утверждать, что старец, унесший его смертное тело, был когда-то тем самым мальчишкой. Не возьмусь. Хотя это, несомненно, был он. 

*** 

С севера пришла стоглавая буря.
Она страдала падучей и билась о землю так, будто хотела вышибить из нее дух. Или подохнуть сама. 

Племя спряталось в одной тесной глубокой расщелине. Самок загнали в самый низ, заботясь о будущем потомстве. Они блеяли оттуда, жалуясь на холод и непогоду. 

Хы видел, что даже такому опытному самцу, как Урр, очень страшно. Сам Хы почти не боялся. Сородичи, несмотря на недалекий природный ум, были куда опасней бури. 

Хы был самым слабым в племени.
Ему недоставало глаза - таким он родился, и Урр или кто-нибудь другой из охотников бросил бы его, не раздумывая. Но Хы был единственный, кто чуял в толще смерзшейся земли драгоценные корешки. Мяса они не ели уже очень давно.

Оттого зверел мощнорукий Урр, потому остро скалился Схо - их власть, первенство оспаривал какой-то червь! Бесились, но не нападали. Пока.

Урр вел племя прочь от надвигающегося ледника. Они были обречены, но их мозг был еще слишком мал, чтобы понять это, и они уже умели надеяться. Хы питал эту надежду обеими руками, без устали отыскивая и разрывая съедобные коренья.

Жизнь среди травы и сочного прыгающего мяса закончилась. С севера шла белая смерть.
И Хы, как мог, показывал, что они должны торопиться, идти, идти, бежать - дальше и дальше на юг. Урр бил его, небрежно, в ползамаха и пинками поднимал племя, чтобы идти вперед. Хы утирался и сверялся с внутренним теплым пятном. То двигалось ему навстречу. 

Встреча произошла именно там, где они рассчитывали.
Два племени вышли к разным берегам овального озера. От его поверхности поднимался легкий аппетитный пар. Все рты немедленно наполнились слюной. Так пахло лето, еще живое, теплое мясо, высокая трава и похоть. Прозрачная, удивительно чистая, вода была сладкой и теплой. 

Урр и вожак второго племени остались на берегу, ревниво поглядывая на соперника. Сил на драку не осталось ни у одного из них. Остальные, кто неуверенно, кто с разбегу, шумно взбаламутили воду своими телами. Там, внизу они сами не заметили, как перемешались, стали единым, слабо отличимым одно от другого, племенем. 

Хы приметил худого хромоножку из чужих, который внимательно провожал взглядом своих соплеменников, но сам не торопился лезть в воду. Они были слишком похожи. Опасно похожи. С этим нужно что-то делать. 

Будущие люди плескались, словно глупые детеныши.
Вода была ласковой, как материнская утроба.
И она усыпляла.

Чутье не подвело Урра. Он с воем отскочил от воды и своих родичей, когда те начали биться в жуткой, выворачивающей наизнанку агонии. Их бросало об острые камни, воды окрасились размытой охрой. Кто-то шумно захлебывался, молотя руками по предательской жиже. 

Чужой вожак упал с раскроенным черепом, и только тут Хы с неудовольствием понял, что сам не позаботился о такой малости. Хромой чужой Хы стоял с камнем в руке. Он смотрел на них через озеро-ловушку, и в глазах его не было сожаления. Чужак просто делал свою работу. 

Большая часть тел камнем ушла под воду. Те, что остались плавать у поверхности, покрылись тонкой пульсирующей пленкой. Раны их, нанесенные скалами, быстро затягивались. 

"Получилось", - Хы успел заметить слабое движение в коконах, прежде чем огромные лапы Урра подняли его в воздух и швырнули оземь. Вожак не сомневался - Хы был тем самым врагом, что убил все его племя. 

"Пусть, - вспыхивало и гасло яркими вспышками в голове Хы. - Ему не выжить. Он же не пил воду!" 

С каждым ударом по мерзкому корнееду, из тела Урра уходили силы. Он отбросил в сторону жалкие человеческие лохмотья и пошатнулся. Его огромное послушное тело трясла мелкая стыдная дрожь. Урр мутно огляделся. 

Хы был жив! 

Каким-то чудом ублюдок выжил, отбежал на другой берег и вырастил себе глаз. Урр заворчал, как всегда, перед охотой на новую дичь и медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, побрел навстречу кровному врагу. Хы стоял, подобно оттопыренному пальцу, сжимая окровавленный камень в руке, и не шевелился. Он не шелохнулся даже, когда Урр начал рвать его на куски. Мысленно чужой Хы был уже далеко. 

С каждым новым ударом, с каждым рыком ярости, тело Урра иссякала и чахло. Обессилив, вожак упал и пополз. Озеро отняло все, что мог любить первобытный охотник. 

Через три ночи очнулись несколько человек.
Они проснулись посреди озера, полного трупов.
Порвали зубами липкие плаценты.
Закричали.
Им было холодно и жутко. 

С их тел клочьями облезала шерсть, а кожа была непривычно белой.
Недалеко от озера они нашли обессилившее, крупное животное, отдаленно похожее на них самих. В его жилах вяло текла теплая кровь, но оно отлично утолило голод своим мясом. 

Теперь у них был шанс.
Люди все время чувствовали голод и были очень подвижны.
Эволюция не могла ждать долго.

*** 

"Почему он такой противный?!" - дивился тайник, вполглаза наблюдая за великим Леонардо. Творец был неопрятен, от него скверно пахло, и еще он все время брюзжал. 

- Вы приходите, только когда ВАМ от меня что-нибудь нужно! - шепелявил гений. - Каждый раз, каждый раз… Я даже подозреваю, что вы - бес! БЕС!!! Как иначе вы чуете, что мне опять плохо?! Неееет, вы не лекарь, вы - дьявол! Слышите меня?! Ну, помогите же, что вы там расселись, живей, живей! 

Тайник усадил Леонардо в глубокое кресло и принялся массировать тому виски. Чудовищные мигрени, должно быть, вызванные глубоким вмешательством в само естество гения, приходили все чаще и чаще. После рождения, они ничего не меняли там, внутри. Теперь же не вызывал сомнения факт: без их помощи Леонардо умер бы еще во младенчестве. 

Боль отступала.
Маэстро изящных искусств и технических диковин мог безболезненно думать еще, по меньшей мере, месяц. Но, даже избавившись от мучений, он все равно гадил, разбрасывал повсюду сор и остатки обеда и редко мылся. 

- Вы меня совсем измучили, - запричитал Леонардо, отталкивая руку тайника. - Сны дурные приходят. Летучие люди с крыльями, подводные стальные рыбы, дома на колесиках. Сколько можно?! За что?! Боже, за что мне такие муки?! 

Ему было только 35, возраст самого расцвета. До заката посчитанной жизни оставалось еще столько же. Этот человек был измерен до мельчайших деталей, задуман и воплощен, как тончайшее ювелирное изделие. Отвратительное, строптивое создание с вечной мигренью. 

- Я ведь не человек для вас, - заплетающимся языком, продолжал гений. - Так, игрушка, гомункулюс! Лезете и лезете ко мне. Приходите, эскизов требуете. А вот вам мои эскизы! - вдруг заорал он, напрягая шею, дико багровея лицом - мозг получил слишком много кислорода из-за расширившихся сосудов. - Лучше баб рисовать буду, - у Леонардо зачесались щеки, щекотка пошла ниже, кровь отхлынула от лица, речь стала запутанной и бессвязной. 

500 лет направленной селекции.
Тончайшие вмешательства в святая святых.
Попытки. Попытки. Попытки!
И такой оглушительный провал!
Человеческая сущность Леонардо отторгала дополнительную спираль в коде. 

"Ему не стать одним из нас, как ни горько это признавать!" - тайник устало разминал пальцы, молча наблюдая за тем, как гений сначала пытается встать, потом бледнеет, тошнота скручивает его в мокрый узел, он плачет, утирается рукавом, брызжет слюной и ненавидит его, подлого мучителя, который приходит только под венец адской боли, дьявола, который требует от него эскизов, тварь, которая сделал его таковым. Он вовсе не знает, что без помощи этого молчуна, он умрет, мучительно, позорно, у него нет никаких оснований так думать, но он догадывается. Чует! 

"А он ведь и вправду гений! - вдруг осенило тайника. - Что же о нем запомнят потомки?! Безумно талантлив, но омерзителен?! Надо поискать двойника, кого угодно, лишь бы не выставлять на показ эту рухлядь! Пусть любят плоды, а не древо". 

Леонардо плакал, беспомощно, как большой ребенок.
Боль растворилась в нем без остатка. Совсем скоро он уснул.

Тайник поднялся, оправил подол длинной рясы, хрустнул пальцами и подошел к рабочему столу гения. Его взгляд привлекли небрежные наброски углем. "Ты все-таки думал об этом!" - невольно восхитился тайник. По бумаге водили хороводы гирлянды шаров, кое-где они были связаны тонкими пуповинами гибких тоннелей, и в этих ходах, как горошины в общем стручке, угадывались города. Крыши, колодцы, крыши, башни, узкие улочки, крыши. Города были запаяны в подобие стеклянных ампул и приводились в движение огромными шестеренчатыми механизмами. 

"Слишком сложно, - покачал головой тайник. - Слишком рано!" Он накрыл спящего художника толстым пледом, промокнул платком пот с его лба, и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. 

Солнце шло на закат.
На дворе кончалось 15 ноября 1487 года. 

(Продолжение следует)